З А Я Ц

В октябрьский день на обочине просёлочной дороги стоит зелёная "семерка". Щербаковы, отец и дочь, ушли далеко в поле, ходят по короткой и упругой стерне, перебираются через овраги. Старший Щербаков покрикивает, запрокидывая голову вверх:
- Кыш! Кыш пошла!
А его восьмилетняя дочь то и дело размахивает руками и хлопает в ладоши:
- Кыш, кыш, кыш!..
В ближайшем овраге из-под куста несется истошный визг, как будто туда забился обжегшийся кипящим вареньем ребёнок. Девочка присела у куста и заглядывает под него… Крик оборвался. Она возвращается к отцу, и тот спрашивает у неё:
- Ну, что он там?
- Сковрючился и сидит с закрытыми глазами. Думает, наверное, что так его уже и не видно. А она то где?
- Она села, вон она, иуда! - Отец указывает ей в сторону: там, на земле сидит невероятно крупная ворона.
- Людоедка! - выговаривает девочка и судорожно передёргивает плечами. - Наверное, если она клюнет меня, пробьёт и мне голову насквозь…
Уже около часа гоняют они эту ворону, которая хочет забить зайца, спрятавшегося сейчас в кустах. Заяц всё время старается нырнуть в лес, но ворона перехватывает и заставляет скакать его по полю. А заяц-то совсем молоденький, небольшой; он громко кричит от страха.… Когда ворона падает на него, он переворачивается на спину и месит ногами что есть мочи, не экономя сил.
- Ну что ж, пора нам ехать, - говорит отец дочери. - Невозможно разнимать их до самой ночи…
Он направляется через поле к дороге: он давно уже беспокоится за брошенную машину. С самого начала, втянутый дочерью в погоню, он понимал бесполезность их усилий; но теперь, уходя, он всё же чувствует себя виноватым. Дочь неохотно и медленно бредёт за ним, поминутно оглядываясь на ворону.… На прощанье она швырнула в неё тяжелым земляным комом. Ворона тяжело взмахнула крыльями и беззвучно отпрыгнула в сторону.
А едва только люди отдалились, ворона поднялась с земли и скользнула в овраг. Перед небольшим кустом, усеянным красными плодами боярышника, она опустилась и направилась в кусты шагом…. Вот как она идёт - гордо выпрямив туловище вертикально к земле, широко переставляет большие черные ноги, повёрнутые коленками назад! Клюв её торжественно приподнят, ей приходится только немножко расщемить его, потому что не позволяют дышать забившиеся, заросшие старостью ноздри.
Заяц сейчас же уловил её приближение в свои длинные и нежные локаторы: он страстно заверещал… На секунду ворона останавливается, пораженная неистощимостью энергии в этом зверьке Вот она снова двинулась вперёд, занося своё долото для рассчитанного верного удара…. Но снова заяц, опрокинувшись на спину, встречает её шквалом ударов: кажется, это не две, это несколько десятков длинных и сильных ног с невероятной скоростью месят воздух. Ох, этот упрямый зайчишка так неистово защищает свою маленькую, коротенькую жизнь, как будто она требуется ему для великих свершений! А сколько она, старая ворона, видела их таких, и живых, и мёртвых, - живые отличаются только тем, что они резвые и тёплые.
Заяц неожиданно вскочил: он мигом выпрыгнул из оврага и понёсся по полю к лесу… Ворона тяжело взмахивает крыльями. С досадой произносит она своё старческое "Агх!" и, поднявшись с земли, в который раз летит вдогонку за зайцем.
Мягкое и прекрасное, над полями светит осеннее солнце. Сейчас так чисто и спокойно кругом, что, кажется, как будто первые живые существа ещё и не появились на земле. Стоит лес… Он, как всегда, не ступит вперёд ни шагу, но и прочь не уйдёт он - этот осенний лес стоит у края наших полей золотой надёжною чертой.
Когда снова раздался крик, Щербаковы остановились и стали смотреть в поле.
Теперь им не видно самого зайца, но вон она, вон её черная тень, - летит над полем, ясно указывая и его бег…
- Заклюёт! - говорит девочка, и снова знобит её от одного этого слова. Но думает-то он совсем противоположное: отобьётся зайчишка, убежит!
Старший Щербаков стоит молча и из-под руки смотрит в поле. И что бы он ни отвечал сейчас дочери, а, верно надеется он на тоже самое, что и его младшая дочь. Ведь только так и должно быть на этом свете, да, только так!